Прибыв на корабль, я представился командиру. Он как раз пришивал к тужурке новые погоны, в связи с получением очередного воинского звания «капитан-лейтенант».
По штату на корабле должно было быть 7 офицеров, а в наличии (вместе со мной) – только 5:
- командир - капитан-лейтенант Железняков:
- помощник командира - старший лейтенант Лейзерович:
- заместитель командира по политчасти - старший лейтенант Галабурда;
- командир БЧ-1-4-Р (его обязанности выполнял помощник командира);
- командир БЧ-2-3 - лейтенант Дьяконов Ю.П.;
- командир БЧ-5 - старший лейтенант (фамилию не помню);
- фельдшер - капитан медицинской службы (фамилию не помню).
К сожалению, фамилии, имена и отчества некоторых офицеров не смог вспомнить, хотя с командиром БЧ-5 жил в одной каюте. Фотографий того времени сохранилось мало.Разместили меня в каюте командира БЧ-5, с которым мы быстро сдружились. Меня представили личному составу корабля, дали время на прием дел БЧ-2-3. Поскольку командира БЧ-2-3 на корабле не было, принимать дела было не у кого. Некоторые разъяснения дал помощник командира, но в основном разбираться пришлось самому. Корабль имел на борту контактный трал МТ-1, акустический трал «БГАТ», электромагнитный трал ТЭМ-52. Все образцы тралов мне были знакомы по училищу. Артиллерийские установки (носовая и кормовая спаренные установки «В-11») так же не составили труда в освоении. Личный состав БЧ-2-3 был отработан. Ну а с имуществом, состоящим на учете, пришлось разбираться.
Первое поручение, которым меня «удостоил» командир корабля, стало заполнение журнала боевой подготовки корабля (начался новый учебный год в боевой подготовке, и нужно было вписать в журнал поставленные кораблю задачи). По его оценке мой почерк был подходящим для этой цели. Я, конечно, постарался выполнить поручение со всем тщанием, и даже заслужил его одобрение.
С подчиненным личным составом отношения сложились хорошие. Старшина команды минеров был и формальным и неформальным лидером - на него можно было опереться. На первых порах я пытался даже организовать самодеятельность в боевой части, предложив себя в качестве аккомпаниатора на баяне. После нескольких спевок, инициатива тихо «скончалась».
Служба на тральщике, хоть это и не рыболовный траулер, связана с доставанием со дна моря различных предметов, сопровождаемых и «дарами моря», вроде отображенного на фото.
Служба моя на этом корабле оказалась короткой. В мае 1963 г. мне предложили ту же должность на новом тральном корабле пр. 266, который строился в г. Хабаровске. Согласие на это предложение я дал по недоразумению. Дело было так. Тральщик «Т-105» стоял у причала в бухте Абрек (поселок Крым). Вдруг меня вызвали к телефону. Я недоумевал: кому я мог понадобиться?! По телефону мне сделали это заманчивое предложение. Я тогда еще не знал, что корабли строятся и на Дальнем Востоке, полагая, что тральщики строятся только на Средне-Невском заводе, где мы проходили практику после 4 курса. Поэтому предложение перейти на новостроящийся тральщик я воспринял, как возможность уехать в Ленинград. Я даже переспросил: «Корабль строится в Ленинграде?», на что получил утвердительный ответ. Позже я высказал претензию за обман одному из работников отдела кадров и получил разъяснение: «для нас здесь Хабаровск, как Ленинград». Согласившись с назначением на новостроящийся корабль, я упустил еще один шанс попасть служить в «льготную» местность. Дело в том, что мой корабль «Т-105» вместе с другим однотипным кораблем «Т-104» (таких кораблей было в дивизионе всего два) вскоре был передан в Магадан, где был образован дивизион ОВР. Больше таких шансов судьба мне не предоставила. В Магадане мне, правда, побывать пришлось, но по другому поводу. В 1966 г., когда я был уже дивизионным минером, я был командирован на танкер «Молодечно», который выполнял рейс в Магадан с грузом топлива. Попав в Магадане, я, однако, постеснялся зайти на «Т-105» - ведь прошло уже 3 года, и знакомых встретить там я уже не ожидал.
Перед отъездом к новому месту службы, меня отправили в отпуск, из которого я вернулся с женой. Дочь пока решили с собой не брать – предстояли переезды. В жилом городке, в одном из двух трехэтажных жилых домов, нам выделили комнату. Поскольку из вещей у нас было только то, что мы привезли с собой в двух чемоданах, то обустроить комнату было нечем. Со свалки я принес железную кровать, на которую положили матрац, взятый с корабля. Спальное место было оборудовано. Обеденный стол, на первых порах сооружали из чемоданов. Вскоре пришел наш скромный багаж, отправленный из Ленинграда малой скоростью. Вещей прибавилось, и комната стала более уютной.
Еще до отъезда в Хабаровск появилась возможность получить жилье в поселке Поспелово, который был гораздо ближе к Владивостоку, чем б. Парис. Туда ходил гражданский рейсовый катер, а зимой ходил паром-буксир, способный ходить в ледовых условиях. Получить в Поспелово жилье для офицера нашего соединения было большой удачей. Я сделал заявку на это жилье и даже перевез туда ящик с домашними вещами, чтобы он служил «сторожем» жилплощади на время нашего пребывания в Хабаровске, но, как оказалось, это не помогло.
Уже в августе 1963 г. мы были в Хабаровске. Нашу команду разместили на речном буксирном пароходе Амурской военной флотилии, стоявшем на приколе (в нерабочем состоянии). На таком пароходе я когда-то проходил практику матросом и рулевым, будучи учащимся речного техникума. Мне разрешили разместить на пароходе и мою жену. Нам даже выделили каюту. Поскольку моя жена была единственной женщиной на пароходе, то это делало условия ее пребывания несколько неуютными. Это было неудобно и команде, учитывая традиционный мужской лексикон. Пришлось в срочном порядке искать жилье в городе. Нам удалось найти и снять комнату в частном секторе, недалеко от завода, где достраивался наш корабль. Жене вскоре удалось устроиться на работу – продавцом в газетный киоск. Это существенно скрасило ее пребывание в Хабаровске, поскольку я был занят на службе, и мне мало времени удавалось уделять ей.
По штату на корабле было 7 офицеров:
- командир корабля - капитан 3 ранга (к стыду моему, не могу вспомнить его фамилию, помню только имя - Петр);
- заместитель командира по политчасти - капитан-лейтенант Дмитрий Шевцов;
- помощник командира - капитан-лейтенант Винтер Борис Яковлевич;
- командир БЧ-1-4-Р - лейтенант Корнилов Николай Николаевич;
- командир БЧ-2-3 - лейтенант Дьяконов Юрий Пантелеевич;
- командир БЧ-5 - старший лейтенант Никулин Павел Васильевич;
- фельдшер - капитан медицинской службы Хейфец Игорь Тлсифович.
Мы довольно быстро стали дружной и сплоченной командой, способной успешно решать задачи на новом корабле. Ввиду отсутствия секретчика на корабле, командир поручил заведование секретной частью мне. Пришлось поработать библиотекарем: выдавать секретные документы пользователям и принимать их у них в конце рабочего дня. Обошлось без происшествий, хотя сам я получил взыскание от командира за оставленный без присмотра секретный документ, который я изучал в порядке самоподготовки.
На том же заводе, где строился наш тральный корабль, строился еще и противолодочные корабли пр.159 (с 19.05.1966г. СКР пр.159), с более поздним сроком окончания работ. На это корабль был назначен командиром БЧ-2-3 мой однокашник - «плошник» Иванов В.З. Тут мы с ним «пересеклись», впервые после выпуска.
Уже в сентябре наш корабль вывезли из цеха и спустили на воду. Команда переселилась на корабль. В октябре корабль был достроен, проведены все заводские испытания, которые можно было провести у стенки. Все остальное должно было быть проведено уже в пункте базирования корабля, т.е. во Владивостоке. Переход во Владивосток корабль должен был осуществить своим ходом.
На буксире корабль был спущен в устье Амура, где дал ход и направился в родную базу. Переход был выполнен без поломок и других происшествий. По пути до Владивостока сделали остановку в Советской Гавани, чтобы осмотреться и передохнуть. Весь переход сопровождался постоянной зыбью и, следовательно, изнуряющей качкой. Вот тут я впервые задумался о том, что, видимо, служба на кораблях не для меня. Я с трудом выдерживал свою вахту на мостике и спешил лечь в койку. Только в горизонтальном положении, во сне, я не испытывал неудержимого желания немедленно «опростать» желудок через рот. Я восхищался нашим командиром корабля, который весь переход практически не сходил с мостика. Казалось, качка на него не оказывает никакого влияния. Во всяком случае, он не нуждался в посудине на случай внезапной тошноты, как многие из нас.
Переход корабля обеспечивала заводская команда рабочих, в связи с чем, корабельной команде пришлось потесниться. Матросы разместились по своим боевым постам, освободив для рабочих кубрики.
Наш тральщик, получивший тактический номер «Т-86», был первым на ТОФ стальным маломагнитным тральным кораблем пр.266. Маломагнитное исполнение предполагало существенное уменьшение магнитного поля корабля с тем, чтобы он мог выполнять противоминные действия на малых глубинах. Даже тралы для этого корабля предусматривались в маломагнитном исполнении. К тому же, корабль не имел иллюминаторов в основном корпусе (ниже верхней палубы, где были расположены, в частности, каюты офицеров). По замыслу конструкторов это должно было снизить поражаемость корабля при атомном взрыве. Практика показала, что под атомный взрыв корабль попадет едва ли, а вот терпеть неудобства от такого исполнения корабля личному составу приходится непрерывно. Уже на втором корпусе этой серии кораблей от противоатомного исполнения отказались и «врезали» иллюминаторы во всех жилых и служебных помещениях под основной палубой, что существенно повысило комфортность пребывания в них личного состава, особенно летом, в жаркую погоду.
В конструкции корабля было заложено много новаций, которые нужно было еще осваивать. В частности, металлическая палуба корабля была покрыта стеклотканью, приклеенной к ней специальным клеем, в несколько слоев. За счет этого уменьшалось электрическое поле корабля. Правда, это покрытие продержалось недолго. Уже к лету 1964 года покрытие отстало от палубы, и потребовалась переклейка. Впоследствии от этого покрытия отказались в виду его непрактичности. Отказались и от ряда других «новаций», которые не оправдали себя в практической эксплуатации корабля.
Комплект тралов был представлен:
а) контактным тралом БКТ (быстроходный контактный трал),
б) акустическим тралом АТ-3;
в) электромагнитным тралом ТЭМ-3.
В моем заведовании были также носовая и кормовая артиллерийские установки АК-230 (спаренные 30-мм авиационные пушки, скорострельностью 600 выстрелов в минуту), которые должны были автоматически управляться по целеуказанию специальной РЛС «Рысь». Правда, на нашем корабле эта РЛС еще не была установлена, и управление артустановками осуществлялось резервным способом – от управляющей дистанционной колонки, расположенной на мостике. Штатный состав БЧ-2 - два человека.
Если тралы для меня не представляли сложности в освоении, то артустановки пришлось изучать с «нуля». Лучшим способом для этого был признан способ разборки-сборки. Вооружившись техническими чертежами и описаниями, я, вместе с комендорами, выполнил эту работу, после чего мог уже быть уверенным, что личный состав боевой части способен использовать артустановки по назначению.
Понравились нам офицерские каюты (их было 4), с эргономической точки зрения выигрывавшие в сравнении с привычным для нас оформлением. Каюта представляла собой вариант купе железнодорожного вагона, примерно такого же объема. Две койки в 2 этажа: нижняя поднималась к стенке и закреплялась там как спинка дивана, а верхняя - приподнималась на цепочках, образуя над диваном свободное пространство. Предусматривались 2 секретера (складные рабочие столы) - по числу жильцов, а также 2 платяных шкафа. Над кроватями были предусмотрены раздвижные шторки. Все это было отделано под благородные породы дерева и радовало глаз. Командирская каюта была чуть больше по размеру и оборудовалась только одной койкой, трансформировавшейся в диван.
С прибытием корабля в б. Парис (место постоянного базирования), я немедленно отправился в «свою» комнату в Поспелово. Увы, она уже была занята другими жильцами, а наши вещи пришлось разыскивать по соседям. Ничего не пропало, за исключением жилплощади, которую эти вещи призваны были «сторожить». Пришлось возвращаться в городок, где мне выделили комнату, уже другую, но в том же доме. Вскоре поездом приехала из Хабаровска супруга, и мы начали обживать новую комнату. Вскоре жене удалось устроиться продавцом в местном промтоварном магазине, что было большой удачей, поскольку найти работу в городке, как везде в военных городках, для жены офицера было очень трудно.
Корабль наш находился в процессе Государственных испытаний, и хлопот у нас было много. Утраченные и вышедшие из строя узлы и детали, если их не было на складах во Владивостоке, доставляли из Хабаровска, иногда даже самолетом – корабль должен был быть сдан флоту в текущем, 1963 году. Последнее испытание пришлось на 31 декабря. Необходимо было выполнить буксировку трала ТЭМ-3 в петлевом варианте на разных скоростях хода. Испытания проводили рядом с б. Парис – в Уссурийском заливе, сразу за о. Скрыплев, что находился на выходе из б. Парис. Ничто не предвещало неприятностей. Корабль выполнил буксировку трала на всех запланированных режимах хода, дали команду на выборку трала и тут отказала гидравлика тральной вьюшки. Восстановительные работы затянулись до 4 часов утра 1 января 1964 г. Корабль все это время, с тралом за кормой, на малом ходу маневрировал в районе. Новый год я встречал на своем боевом посту - на юте. Запомнилась обстановка: ют залит светом люстр (прожекторов), ветра нет, море штилевое, а с неба падают крупные-крупные снежинки, и - чувство горечи от того, что не успели вернуться в базу до наступления Нового года. Тем не менее, Программу Госиспытаний закрыли 1963 годом. Все замечания по испытаниям должны были быть устранены в рабочем порядке. А замечаний было много. Так, после испытаний корабля с тралом ТЭМ-3, помимо отказа гидравлики тральной вьюшки, было обнаружено, что плавучий кабель трала потерял форму (сплющился), не выдержав натяжения. Он потом был заменен новым комплектом. В связи с устранением замечаний по Госиспытаниям, кораблю пришлось в последующем довольно часто стоять у стенки завода.
В январе 1964 года мы начали отработку курсовой задачи К-1. После ее сдачи, приняли положенный боезапас и начали отработку задачи К-2. После ее сдачи, корабль приказом командующего ТОФ был введен в кампанию, на мачте стал развиваться вымпел (символ права команды на получение «морских» денег), корабль стали ставить в дежурства и на брандвахты, а положенной прибавки к денежному довольствию команда не получала. Обязанности финансиста корабля выполнял фельдшер Хейфец. Он убедил офицеров, что без нашего «возмущения» мы еще долго не увидим этих денег. Командиром корабля к этому времени уже был капитан 3 ранга Пысин Сергей Николаевич. Он отнесся к этой мысли сочувственно, но как-то способствовать ее реализации не мог - слишком много неприятностей в этом случае его могло ожидать. Не мог стать инициатором «возмущения» и сам Хейфец. Ему оставалось немного дослужить до пенсии и какие-либо «санкции» со стороны политорганов ему были ни к чему. Оставались только мы, командиры БЧ. И мы «возмутились» - демонстративно отказались получать очередную получку. Зам. командира по политчасти Дима Шевцов выполнил свой долг – доложил о ЧП в политотдел бригады. Оттуда немедленно прибыли представители, срочно собрали партийное собрание, на котором дружно нас осудили, хотя в кулуарных разговорах одобряли наши действия. Я впервые столкнулся с двойными стандартами партийной жизни, что меня определенным образом шокировало. Буквально на другой день прикатил начальник политотдела ВМБ «Стрелок» капитан 1 ранга Сорокин (будущий Адмирал флота). Мы были подвержены целому ряду неприятных для нас «обработок», но цель нашего выступления была достигнута: уже в следующую получку «морские» нам были выплачены. Надо сказать, бороться было за что. Мой оклад тогда составлял 120 руб., а «морские» составляли 30% от оклада.
К работе в условиях качки я так и не привык. Как правило, уже через 2 часа после выхода корабля в неспокойное море, «морская болезнь» полностью выводила меня из работоспособного состояния. О карьере командира корабля пришлось забыть и думать о другом направлении приложения моих сил. При очередной аттестации я попросил командира отметить этот мой недостаток и рекомендовать меня для службы на берегу.
Осенью 1966 г. мне была предложена должность дивизионного минера-артиллериста нашего 146 дивизиона тральщиков. Комдива Ярового Г.П. в этой должности сменил Савельев Александр Михайлович, командир «Приморского комсомольца». Фронтовик-разведчик из морской пехоты, он был веселым и расположенным к людям человеком и пользовался у личного состава большим уважением и любовью. Он и в моей жизни впоследствии сыграл весьма существенную положительную роль. Я, конечно, с радостью согласился. К этому времени я уже «выходил» срок очередного звания (старшего лейтенанта я получил, как и положено, ровно через год после выпуска). С назначением на новую должность я получал право на присвоение звания капитан-лейтенанта, и вскоре это звание получил.
В новом для меня коллективе я чувствовал себя комфортно. Отношения были доброжелательные, что при таком командире дивизиона было естественно. Начальником штаба дивизиона был капитан 3 ранга Гарифуллин Раис Хабибулович, а вот замполита запамятовал. Из дивизионных специалистов память сохранила только несколько фамилий. Это штурман капитан-лейтенант Ершов Генадий Васильевич, специалист РТС Редюк Петр, связист Антонов Вадим Николаевич, химик – капитан-лейтенант Григорович Геннадий
1966г. В должности Д-3. Контроль Фёдорови, врач - капитан м/с Сизов Виктор.
приготовления трала к постановке Наиболее близкие отношения сложились у меня с Геной Ершовым. Этому способствовала совместная работа по обоснованию решений комдива по учебно-боевым задачам, к тому же Гена был добрейшей души человеком, к которому трудно было не испытывать симпатии.
Новая, теперь уже штабная должность, помимо решения чисто технических вопросов, требовала от меня и умения тактически мыслить. В мои обязанности входило теперь обоснование предложений в решение командира дивизиона по задачам с использованием минно-трального оружия, а также артиллерии кораблей. Противоминные действия всегда тесно связаны с навигационно-гидрографическим обеспечением, которое находилось в ведении дивизионного штурмана. Вот мы и составили с ним «творческий тандем» при обосновании замыслов решений учебно-боевых задач, которые представлялись на утверждение комдива. С удовольствием вспоминаю эту нашу совместную работу, поскольку у нас сложилось полное взаимопонимание. Однажды нам пришлось выполнять несколько необычную работу. Нужно было красиво оформить отчет по состязательному тралению на первенство ВМФ в 1967 г. Комдив непременно хотел, чтобы обложка была с золотым теснением. У Ершова была возможность выполнить эту работу в одной из типографий Владивостока, где работала его родственница. Вот мы с ним вдвоем, с секретным отчетом, прибыли в эту типографию: я, как ответственный за весь отчет, он, как обеспечивающий выполнен6ие работ. В нашем присутствии были выполнены необходимые работы, и мы благополучно вернулись в дивизион. Комдив остался доволен оформлением отчета, но в высших инстанциях это, видимо, не произвело должного впечатления. Нам присудили в состязаниях только 2 место.
Как-то весной 1969 г. комдив сказал мне, что во Владивосток прибыла группа представителей Военно-Морской академии для набора кандидатов в слушатели. Он спросил меня:
- Хочешь поступить в академию?
- Конечно, хочу.
- Тогда пиши рапорт, я подпишу.
Вообще говоря, в то время об академии я всерьез не думал. Еще в 1965 г., будучи в санатории «Солнечногорск», я оказался за одним столом в столовой с начальником кафедры № 21 ВМА капитаном 1 ранга Мневым Евгением Николаевичем. Он спросил меня, не собираюсь ли я поступать в академию. Я был тогда старшим лейтенантом, командиром БЧ-2-3 и, по своему статусу, не отвечал требованиям для поступления в академию. Я спросил Евгения Николаевича об условиях приема в академию. Он сказал, что с ними подробно можно ознакомиться в отделе кадров академии, куда он может меня провести. И дал свой кафедральный телефон. С прибытием в Ленинград, я пришел в академию и Евгений Николаевич выполнил свое обещание. Посмотрев условия приема, я увидел, что пока не соответствую требованиям: «должность капитан-лейтенанта при выслуге в офицерской должности 7 лет».
На момент разговора с комдивом, в 1969 году, я этим требованиям уже соответствовал.
После разговора с комдивом, я быстренько написал рапорт на его имя, он написал на нем свою резолюцию и послал меня к начальнику штаба бригады, Яровому Г.П. Как я уже отмечал, Яровой Г.П. был суровым начальником и ко мне явно не благоволил (правда, не только ко мне). Его резолюция была убийственно отрицательной: «В академию не достоин - много замечаний по службе». После такой резолюции об академии можно было забыть, по крайней мере, до следующего года. К тому же в это время у меня серьезно заболел левый глаз - даже потребовалась госпитализация. Меня положили в глазное отделение в военно-морском госпитале во Владивостоке и начали лечение, которое обещало быть долгим (по крайней мере, недели три).
Мои госпитальные будни были нарушены неожиданным для меня известием: я попал-таки в списки кандидатов в слушатели академии и мне нужно сдавать вступительные экзамены. Как оказалось, мой комдив, будучи как-то в рубке оперативного дежурного бригады, стал свидетелем разговора дежурного с отделом кадров вмб «Стрелок», на которую замыкалась бригада, по поводу набора кандидатов в слушатели ВМА. Он взял трубку и, от своего имени, предложил мою кандидатуру.
Это был шанс, который я упускать не хотел. Супруга принесла мне в госпиталь все необходимое, и я начал подготовку к экзаменам, которых было пять:
- Высшая математика (письменно и устно);
- Теоретическая механика;
- Боевые средства флота;
- Специальность.
Самым серьезным экзаменом представлялся (и оказался) экзамен по математике. За эту дисциплину я, прежде всего, и взялся. Я поставил в известность начальника отделения госпиталя о ситуации, получил его разрешение на мои действия в соответствии с этой ситуацией и - «процесс пошел»
Экзамены я сдал, правда, с большим трудом. На письменном экзамене по математике (он был первым) я получил двойку. Казалось, что шансов у меня больше нет. Но, зная, что в Ленинграде в группе минеров недобор, а здесь, кроме меня, претендентов нет, я решил попытаться изменить ситуацию в свою пользу. Я обратился к старшему группы представителей академии (контр-адмирал, фамилию запамятовал) с просьбой дать мне возможность пересдать экзамен, мотивируя тем, что не имел возможности как следует подготовиться к нему раньше. Теперь же, после небольшой дополнительной подготовки, я смогу сдать этот экзамен. Он пошел мне навстречу, дал указание о повторном приеме у меня экзамена (разнарядку надо было выполнять). Женщина-математик из академии (увы, фамилию не помню) при приеме экзамена сказала, что больше тройки она мне поставить не может, а для поступления в академию мне этого будет достаточно. Таким образом, получив по математике общую тройку, по остальным предметам я ухитрился получить отличные оценки.
Но возникло еще одно препятствие - мой больной глаз. Не смотря на мои доводы о том, что глаз лечится в госпитале и лечение уже заканчивается, женщина-глазник из ТОВВМУ, проводившая осмотр, заявила, что не может взять на себя ответственность и «пропустить» меня с таким глазом. Оставалась только одна возможность – получить заключение о годности в госпитале, где я лечился. Начальник глазного отделения полковник медицинской службы Медведев Вадим (отчество, к сожалению, забыл) был моим лечащим врачом. Он (спасибо ему!) согласился, такое заключение дать. Так я и был принят в академию.
С полковником Медведевым мы встретились позже в Ленинграде уже после окончания мной академии. Я снова оказался в госпитале с тем же глазом и с тем же диагнозом. Как впоследствии оказалось, болезнь эта провоцировалась больным зубом под этим глазом (так называемый «глазной» зуб). Только вырвав его, я избавился от рецидивов болезни глаза. Так вот, Медведев был назначен начальником глазного отделения, где я лежал, и на очередном осмотре больных мы с ним встретились. Я напомнил ему эпопею 1969 года, и еще раз выразил свою благодарность за его, такой важный для меня, благородный поступок.
1969 год стал последним годом моей службы на ТОФ и в плавсоставе. Не смотря на мои «сложные» отношения с морем, я с удовольствием вспоминаю годы корабельной службы. Иногда мне даже снятся сны, в которых я возвращаюсь на корабли с чувством ностальгической радости.
По окончании академии я был оставлен в адъюнктуре при кафедре, закончил ее и защитил кандидатскую диссертацию. Дальнейшая моя служба была связана с преподавательской работой. Но это, как говорят, уже совсем другая история.
11.04.2010 г.
г. С.Петербург